Как Сергей Капков планирует перестроить уральские города

Специально для Forbes Life Сергей Капков рассказал о том, почему частные инициативы наконец пришли в урбанистику, можно ли сделать из российских моногородов места, комфортные для жизни, и почему за каждой клумбой в каждом маленьком дворе стоит огромная неподвижная система, требующая корневых изменений.

В конце июня стало известно, что Сергей Капков, бывший глава Департамента культуры Москвы, а теперь руководитель «Центра аналитики города», за плечами которого успешный опыт переосмысления пространства в Москве, Нижнем Новгороде, Перми и на Чукотке, с этого года займется развитием Первоуральска. Спонсором и заказчиком проекта выступает группа ЧТПЗ.

Как началась история с Уралом? Кто был инициатором и почему этим проектом занялись именно вы?

История с Уралом началась с Башкирии, где мы проектируем геопарк-заповедник «Торатау» — такое сакральное место для местных жителей. Очень сложный проект, если сравнивать с мировыми кейсами — это как Огненная Земля в Аргентине. Сейчас мы подаем заявку для включения «Торатау» во всемирную сеть ЮНЕСКО, таких геопарков в мире всего 147. Об этом проекте узнал Андрей Комаров (акционер группы ЧТПЗ. — Forbes Life) и захотел со мной встретиться. Я ему рассказал, что мы делали когда-то в Москве, Подмосковье, Нижнем Новгороде, и он сказал: «О, мне это все очень нужно!» И понеслось. Но в процессе мы поняли, что это все не про архитектуру, а про целую программу стабильного развития города.

Что это означает на деле? Какие перед вами стоят задачи?

Задача — сделать город, в котором находится один из ключевых активов группы ЧТПЗ, Первоуральский новотрубный завод (ПНТЗ), настолько комфортным, чтобы люди оттуда не уезжали. Это проблема всех моногородов: Первоуральск находится в 40 минутах езды от Екатеринбурга, поэтому люди в первом живут и работают, а проводят время, развлекаются и тратят деньги во втором. Поэтому нам надо создать для них ощущение комфортного города. Что такое комфортный город, нам с вами после опыта жизни в Москве хорошо известно: нормальные тротуары, кафе на первых этажах домов, парки, правила установки летних веранд, стандарт благоустройства, дворы, приведенные в божеский вид. Чтобы провернуть такое в Первоуральске, мы проводим огромное исследование: от анализа потребительских предпочтений до освещенности переходов, от маршрутов школьников до расположения кафе и точек оплаты мобильной связи. Это все и есть урбанистика.

Почему изменение городского пространства — это частная инициатива?

Я думаю, группе ЧТПЗ на самом деле интересно и выгодно этим заниматься. Потому что на предприятии работает около 8000 человек, еще порядка 12 000 входит в совет ветеранов, а еще в Первоуральске живут их семьи, родственники. И все эти люди находятся в зоне ответственности предприятия. Так что в компании понимают, что будущее предприятия и будущее города очень тесно связаны.

Группа ЧТПЗ инвестировала миллиарды в улучшение условий труда, создание комфортной рабочей среды и современного производственного пространства. Так родилась философия «Белая металлургия», она теперь выходит за рамки предприятия в город.

Сколько средств выделяет ЧТПЗ на этот проект? И будут ли что-то добавлять местные власти?

Более 70 млн рублей. Компания финансирует план развития города, которым мы сейчас занимаемся, а затем отдельно Свердловская область выделит на следующий год несколько сотен миллионов рублей на наши программы.

Как на такую инициативу реагируют местные власти? Вам нужно с ними вступать в «коллаборацию»?

Надо сказать, реагируют с огромным воодушевлением. Мэр города Игорь Кабец говорит нам: «Мне как раз и нужен план на пять лет». Потому что они живут «ежегодно», им на такой период денег дали: вот это сделай, это сделай. А долгосрочного плана нет. Губернатор Свердловской области Евгений Куйвашев тоже с большим энтузиазмом поддержал проект. У них нет специалистов такого уровня, как в столице. Живя и работая в Москве, понимаешь, какие процессы можно упростить и систематизировать: сделать паспорт колористики домов, перенести остановку, посадить деревья. Мы учим регионы мыслить современно.

А регионы готовы к этому? Кажется, что там людям хочется иметь приличную зарплату и дороги нормальные, а красивые бордюры — это не вещь первой необходимости.

В Москве тоже так говорили, когда мы начинали. Просто здесь совсем другая история: надо не только отдельно заниматься плиткой, лавочками и цветочными горшками, но и обсуждать управленческие решения власти, то есть построить программу развития города, где с каждым годом поступает больше денег в бюджет. И так далее. В Москве, например, 14 программ развития города. Я занимался только одной, и она гарантировала 8 млрд рублей ежегодно на благоустройство парков, на 105 адресов.

Первоуральск — такой же город. Просто напишите программу — и по «40 метров» в год делайте благоустройство. У нас, если нет комплексной программы озеленения, поверьте мне, никакого озеленения не будет. Будут вам сажать полугодовые деревья, которые зимой будут умирать.

А чего сами жители Первоуральска хотят? Вы с ними общаетесь?

Конечно! Если человек тебе написал, ты ему обязательно отвечаешь. У нас есть очень хороший опыт еще из Москвы — форсайт-сессии, когда жители на тебя вываливают сразу все свои беды. В Первоуральске они хотят много и разного. Уральцы — люди суровые и прямолинейные, но слушают нас с интересом. У них есть требования к тому, как они хотят жить, и в этом месте у нас с ними начинается диалог. Причем на уровне каждого двора. Какая нужна детская площадка? Может, в этом доме 70% пенсионеров, зачем им детская площадка — они хотят другого. Приходит наш архитектор и проводит анализ данных. Какие-то вещи оказываются ужасно милыми: например, стоит убогая клумба, а она очень дорога местным бабушкам, потому что они весной сажают там тюльпаны. Ну и оставьте им эту клумбу! А в другом месте лучше сделать спортивную площадку или площадку для выгула собак. Понимаете, собачья площадка в градостроительном плане — это собачья площадка, а в жизни человека — место встречи и социализации. Это такое очень тактильное ощущение жизни.

Судя по тому, что вы рассказываете, для такой работы на микро- и макроуровне нужна огромная команда. Кто будет с вами работать?

В основном привозим специалистов из Москвы, но кого-то привлекаем из местных. В Свердловской области сильная архитектурная школа.

Вторая важная история — это реестр местных производителей. Мы наткнулись на уникальных ребят в Первоуральске, которые делают отличнейшие детские площадки, так зачем нам покупать в другом месте и выводить эти деньги из региона? Пусть они делают именно уникальные в дизайне современные местные вещи. Если в Екатеринбурге есть люди, которые делают отличные фонари, наша задача — проследить, чтобы они туда вставили высококачественную лампочку, которая даст достаточно света. Мы даже с группой ЧТПЗ сейчас обсуждаем конкурс промышленного дизайна и малой архитектурной формы. Чтобы все было свое — фирменные лавочки, урны. Зачем мне покупать чешскую лавочку, условно, за сто тысяч, если можно купить хорошую уральскую за десять?

Сколько нужно времени, чтобы Первоуральск выглядел так, как предусматривает программа развития?

При стабильном финансировании — пять-семь лет. Чем меньше город, тем больше времени это занимает, потому что человеческих ресурсов меньше. Москва это сделала за два-три года. Екатеринбург изменился бы за три-пять лет. Если делать эту работу совместно с государственными структурами, все должно получиться.

Тот факт, что это частные инвестиции, а не государственные, как-то облегчает вашу работу?

Ну конечно. Вы же сами понимаете, с какими проблемами бюрократии сталкиваешься на местах. Ты никогда точно не знаешь, где по дороге к лавочкам и озеленению пропали бюджеты.

А когда мы работаем с частными компаниями, люди вкладывают свои деньги и хотят видеть результат. Я пишу бизнес-план, считаю деньги и делаю стандарт. И дальше я делаю все, исходя из чистой бизнес-логики. Например, устраиваем конкурсы для архитекторов, тендеры: кто сделает проект интереснее, а кто дешевле.

Кроме того, частные деньги помогают решать затянувшиеся вопросы прошлого. Вот, например, у нас в плане проект модернизации улицы, чтобы сделать дорогу от Дома культуры к набережной. А на пути стоит собственность местного «авторитетного предпринимателя», который хотел тут торговый комплекс построить, но не сложилось. Что может сделать государство? Ничего. А группа ЧТПЗ может эту территорию выкупить — и решить вопрос.

А местные власти не могут разобраться?

У них нет такого объема финансирования и компетенций. В Москве было по-другому, например. Что первые два года делал Сергей Семенович Собянин? Работал над исправлением ошибок Юрия Михайловича Лужкова. Киоски убирал, парки восстанавливал, занимался общественными пространствами. И все это — наследие девяностых. Ведь эти промышленные города проектировали в XVIII веке, еще при Демидове. Они не ужасные, но очевидно несовершенные.

Вы ведь и в Подмосковье пытались разобраться с этим советским прошлым. Насколько оно сильно — и архитектурно, и ментально?

Везде очень по-разному. Где у людей предприятие «на боку лежит», в таких промышленных городах у людей нет «модели своего будущего вместе с будущим своего города». Но и в некоторых районах Москвы происходит так же — например, в районе вокруг МГУ, где живут высокообразованные, с высоким доходом, но пессимистично настроенные люди. Почему? Потому что у людей не сбылись их надежды на то будущее, которое им обещали в девяностые.

А если предприятие в городе дает рабочие места и успешно развивается, люди чувствуют будущее — всегда благодаря «заводу-батюшке».

Вы считаете, это правильно, что завод содержит и меняет город, а не государство?

Я считаю, что это естественно для промышленного моногорода. Когда в Детройте рухнула автомобильная промышленность, начался закат Детройта. Промышленные центры надо сохранять и развивать. Они вносят огромный вклад в экономику страны. Кроме того, предприятия этих городов платят большие налоги и хотят видеть результат. Это часть их социально-экономической программы. Им важно, чтобы люди хотели здесь жить, чтобы была создана «культура повседневности»: в парк сходить, на речку поехать. В Москве парки обладают главным эффектом — они создают пешеходную рекреационную зону. А в Первоуральске такой зоны нет, и тогда где людям проводить выходные? Они сидят дома. При этом группа ЧТПЗ входит в пятерку мировых лидеров по производству труб. И работают там высококлассные, высокообразованные профессионалы с неплохим уровнем дохода. У них другие запросы на lifestyle. Я вас уверяю: пять тысяч кустов сирени, широкие тротуары, качественно покрашенные фасады, хорошие детские площадки могут изменить ощущение жизни у целого города.

То, что вы делали в Москве, — это не только про сирень и лавочки. Вы создали пространство, которое стало для целого поколения молодых людей местом их культурного и социального времяпрепровождения. И считается, что это серьезно повлияло на определенную часть общества. Можно ли повторить такое на Урале?

Конечно. Там есть Дворец культуры ПНТЗ, будут культурные программы, музыка, мультипликационные студии, где дети рисуют на компьютерах, и кванториум, и коворкинг, и все другие модные направления личностного развития. Это только из Москвы кажется, что в провинции все бедствуют и пьют.

Вы про молодежь сказали — так вот, на Урале она «качает». Есть молодая энергия, ты ее чувствуешь. Да, она другая, «производственная». Это не средняя полоса России. В Первоуральске человек знает, что за свою работу он будет получать деньги и иметь возможность для саморазвития.

В недавнем интервью Ксении Собчак Теодор Курентзис сказал, что вся эта пермская культурная революция была нужна только приезжающим гостям, а сами жители Перми не ходили на его знаменитые концерты. Не получается ли, что все ваши усилия местным не очень нужны?

Нет. Курентзис — это высокое искусство, принадлежащее элитам, это же классическая музыка. Сколько людей в Москве ходит за год в Большой театр? Ну несколько сотен тысяч. Курентзис в Перми — это вклад в мировую культуру, благодаря которому был сделан вклад в развитие города. Пермь за счет этого «звенит», люди хотят туда приезжать. Благодаря этому Пермский фестиваль классического искусства получает премии, мировое внимание и всероссийскую известность.

То есть «глянцевая поверхность» этой истории важнее, чем реальная ценность Курентзиса для жителей Перми?

Конечно. Все-таки Пермь — высокоинтеллектуальный город. Есть Пермское государственное хореографическое училище, есть гуманитарная и техническая интеллигенция, есть много людей, которые участвуют в культурной жизни региона. Но, конечно, идея пермской культурной революции могла стать более успешной, если бы не только москвичей и питерцев туда возили, но и развивали и интегрировали местных жителей в совместные проекты. Но это мы сейчас можем так рассуждать. Те люди, которые тогда это делали, — у них была какая-то другая логика.

В нашей стране все процессы обычно сконцентрированы вокруг одной личности. И когда этот человек уходит, процессы либо прекращаются, либо кардинально меняются. Как вы относитесь к тому, что происходит после вас в Парке Горького? Не переживаете?

Нет. Я не переживаю. Это был такой этап и моей жизни, и жизни Москвы, и того поколения, для которого мы все это делали. Оно тоже повзрослело. Сейчас другие люди что-то другое там делают. Все равно туда ходят молодые, катаются на скейтах, приходят в «Гараж» — именно этого я и хотел.

А самое главное, что я это везде проходил: в Нижнем Новгороде, на Чукотке, в Российском футбольном союзе, где я был вице-президентом. Мы построили сто футбольных полей, привели Гуса Хиддинка, заняли третье место в чемпионате. Но потом пришли другие люди — и у них получилось создать такой же успех, только со сборной Черчесова. Но, конечно, проекты, которыми я занимаюсь, зачастую персонифицированы на мне. Как говорят в киношном мире, я делаю жанрообразующие проекты.

Вы не хотели бы что-то делать на федеральном уровне с вашим опытом и связями? В прошлом году медиа писали, что вы можете участвовать в предвыборной программе Собянина. У вас были такие предложения?

Если бы Сергей Семенович меня пригласил, я бы не задумываясь согласился.

Что бы вы сейчас в Москве сделали?

Все, что я мог бы назвать, это и так делается, честное слово. Вот программа «Мой район» — это важнейшая программа развития города. Это большая работа — прийти в каждый район, наладить диалог с сообществами, сделать план развития района, создать город без периферии. Сейчас нет кризисной ситуации. Кризис — это ведь когда у вас нет идей. А у Сергея Семеновича и его команды и так идей много — и они справляются, молодцы.

Возвращаясь к нашей главной теме — частных инвестиций в урбанистику. Очевидно, что за последние 10 лет вклад первой сотни списка Forbes в изменение пространства огромен: Абрамович строит парки и детские площадки, Мамут курирует «Стрелку», Потанин строит «Розу Хутор», группа ЧТПЗ теперь взялась за Урал и так далее. Почему это происходит? Насколько эти инвестиции — личная инициатива, а насколько они согласованы с государством?

Эти люди хотят ассоциироваться с крупными гуманитарными проектами. Так было всегда, кстати, и сейчас, и в прошлом. Они все что-то делают. Правильно ли, хорошо ли, с ошибками ли, но равнодушных людей среди них точно нет.

Когда ты работаешь с крупными предприятиями, ты каждую неделю приходишь и отчитываешься. Потому что эти люди хотят видеть, куда и как вложены их деньги. И они хотят быть ответственными за будущее России. Но вы же понимаете: когда бизнес берет на себя функции государства, это всегда некий признак времени. Возможно, они хотят какие-то долги родине отдать. Но их точно никто не заставляет. Может быть, если бы их поощряли и благодарили, эффект был бы еще больше.

А вы готовы быть теми «руками», которыми наши миллиардеры меняют пространство?

Я готов составлять программы развития городов и регионов, но они должны потом наполняться деньгами из разных источников. И из бюджета налогоплательщиков, и от предпринимателей, и от крупного бизнеса. Но все это работает, только если будет системный подход, а не разовые спонтанные решения по финансированию: тут на музей, тут на парк, тут на благоустройство набережной, тут на фестиваль. Потому что нельзя сделать благоустройство территории, если не выстроена система уборки улицы: когда на ее содержание необходимо 50 дворников, а на деле работают 15 мигрантов, которые не успевают качественно выполнять свою работу. За каждой территорией большая многоуровневая запутанная система отношений из поздних 1990-х, которую я, к сожалению, хорошо знаю и которая уже меняется, но не так быстро, как хотелось бы.

(Юлия Варшавская Forbes Staff )

Источник: Forbes