Мама парня, осужденного за убийство инвалида в Березовском: «Все ушли, один вернулся и добил Диму»

— Когда все разошлись, кто-то один вернулся и добил Диму, и мы уверены, что знаем, кто это сделал, — говорит Елена.

Елена — мама 15-летнего Дениса (все имена несовершеннолетних изменены), осужденного за зверское убийство инвалида Дмитрия Рудакова . Изувеченное тело молодого человека совсем без одежды нашли в гаражах за крупным торговым центром. Эксперты установили, что Дмитрий умер от сочетанной травмы головы. Подростков, которые били Диму, нашли на следующий день: это были четверо парней 14–16 лет и 13-летняя девочка. Расправу они снимали на телефон, комментируя при этом, что расправляются с наркоманом.

Три видеофайла стали главным доказательством при предъявлении обвинения. В первые дни народ в Березовском вскипел: устраивали стихийные митинги, требовали наказать виновных . Пересказывали жуткие подробности издевательств: якобы подростки прыгали на теле еще живого инвалида, на голове, вырвали кадык, выжигали глаза. Чтобы успокоить людей, жаждущих возмездия за такое зверство, статью «Нанесение телесных повреждений, повлекших смерть» заменили на самую жесткую 105-ю — «Умышленное убийство». Все, кроме девочки, получили максимальные сроки — 9–8 лет. Девочка по возрасту избежала ответственности. 

Мама Димы Елена Рудакова год спустя рассказала, что пытается научиться жить без старшего сына . По ее мнению, подростки заслуживают максимального наказания за то, что сделали. Однако свою вину в убийстве признал только один из четырех парней. Родители осужденных за убийство Димы Рудакова спустя год после трагедии в Березовском захотели рассказать о том, что случилось на самом деле и кто, по их мнению, виноват в смерти парня.

«Мама, там человека убили!»

Елена — мама 15-летнего Дениса, одного из парней, которые били Диму. У них внешне нормальная, благополучная семья. Женщина — менеджер по продажам, муж — каменщик, строит дома. Так что списать трагедию на неблагополучность и заброшенность детей — а их в семье трое — нельзя. Старшему 19 лет, он заканчивает колледж и собирается поступать в вуз. Младшей дочке пять лет, она участвует в городских конкурсах.

Денис — единственный из детей проблемный с рождения.

— Беременность была долгожданная, но тяжелая. Мы всегда над ним тряслись, боялись, что погибнет, — вспоминает мама. 

У него был диагноз задержка психического развития (ЗПР), учился в обычной школе, но по коррекционной программе. Учился плохо, мама говорит, еле тянул, она иногда сама сидела с ним на уроках, а потом дома объясняла материал. Родители хотели устроить его в реабилитационный центр в поселке Лосином на несколько месяцев. Он пришел комиссию, получили направление, но в школе отговорили: стало жалко отрывать ребенка от семьи на целых пять месяцев, а забирать из центра можно только на выходные. Говорили, что ему там будет тяжело и это может еще больше навредить психике.

— Ни над какими животными он никогда не издевался и никаких бомжей не избивал. Если бы это было так, он бы состоял на учете в ПДН, — говорит Елена. — У нас дома три собаки, две кошки, всех он подобрал, притащил с улицы. Целыми коробками выброшенных котят таскал, пристраивали, из пипетки выкармливали. Как-то умирающую собаку притащил, ветеринары говорят: надо усыпить — или операция за семь тысяч. У нас таких денег не было. За день собрали с ребятами деньги, бегали, металлолом сдавали. Нет, жестоким он не был.

— А почему не пожалел тогда? Вы спрашивали его, почему он участвовал вместе со всеми в избиении?

— Конечно. Он говорил мне: «Мама, я трус, поддался, тебе стыдно за меня должно быть, всем будет лучше, если меня не станет». Но все-таки он не убийца.

Елена рассказывает нам свою версию случившегося. В тот день сын позвонил ей днем, предупредил, что домой придет вместе с Лешей (еще один осужденный по этому делу), спрашивал, можно ли ему остаться с ночевкой.

— В день, когда произошло убийство, я приехала с работы в полседьмого — никого не было. Он всегда встречал с работы, забирал сумки, подбегал к машине. Недели за две до этого он потерял телефон. Я рассердилась, что не сберег, сказала, до первого сентября телефона не будет.Он только-только начал гулять один. До этого даже в школу только вместе со старшим братом ходил, гулял с ним. И вот он оказался без связи — это была наша ошибка, — вспоминает мама. — Стала тогда звонить друзьям — никто не знал [где он]. Хотела поехать на тарзанку — качели самодельные в гаражах: палка привязана к канату, канат — к дереву. Но не поехала, думала, подожду. Если бы поехала — нашла бы их там обязательно, в этих гаражах. Пришел в десятом часу вечера. Шел дождь. Домой зашел не сразу, стоял во дворе. Смотрю — весь дрожит, думала: дождь, замерз. От ужина отказался. На следующий день приехала с работы — тут же пришел ребенок в сопровождении полицейских: мама, нам надо проехать в полицию. Что случилось? Там человека убили. Я не поверила.

В полиции подросток дал первые показания. Они слонялись компанией (с двумя из них Дениса только что познакомил его приятель Леша) по супермаркету. Когда стояли на кассе, один из подростков — Кирилл —   увидел Диму Рудакова. Кирилл кинулся к нему как к старому знакомому. Они о чем-то разговаривали с ним, потом подошли остальные ребята.

Кирилла благополучным назвать нельзя: в школу он толком не ходил, не раз сбегал из дома. В момент трагедии с Димой в гаражах он находился под следствием за угон: подростка пожалели и решили не заключать под стражу, оставили дома. Хотя классный руководитель рассказывала, что мама как могла пыталась повлиять на сына, даже ходила с ним на уроки .

— Денис рассказал мне, что они поначалу общались с Димой вполне мирно. Потом Кирилл остановил всех: сейчас мы «будем его херачить», он наркоман, торгует наркотиками, надо разобраться. Стал провоцировать. Началась расправа. Тогда в полиции на первом же допросе он рассказал все как было, скрыл только один момент — не смог рассказать при мне, что они раздели Диму. Потом я много раз смотрела то видео, которое они снимали. Оно ужасное, отвратительное: мат, издевательства, побои. Но когда я посмотрела его уже много раз, стала смотреть внимательно, отбросив все эмоции, — я увидела, что мой ребенок не убийца. На том видео он нанес четыре удара в плечо, ногу пнул. Несколько раз пытался остановить избиение, закрывал от ударов, кричал: «Хватит». Там все это кричали, на протяжении всего видео, кроме Кирилла, тормозили друг друга. И если внимательно смотреть видео — да, там были побои, но не было ни одного удара со стороны моего ребенка, который бы мог вызвать серьезные травмы, которые могли бы покалечить. На видео никто не прыгал на нем!

— Но Дмитрий-то мертв!

— Я считаю, что только у одного из компании в пять человек мог быть умысел убить его — у Кирилла. Они явно были знакомы друг с другом. А в материалах дела есть информация, что Кирилл употреблял наркотики. Возможно, на теме наркотиков они и познакомились. У нас с семьей Димы есть общая знакомая. Она подтверждает, что он употреблял наркотики и даже лечился от последствий их употребления. На видео есть такой момент. Они спрашивают Диму: употребляешь? Он говорит: раньше да, сейчас нет, на таблетках сижу. Возможно, именно из-за них он и получил инвалидность. Ведь до этого он успешно закончил лицей в Березовском, выучился на газосварщика. Кирилл уверял, что он распространял. Суд не учел, что у погибшего подростки нашли наркотики и это их спровоцировало (на видео, как говорят родители осужденных, дети кричали: «Смотрите, ляпка!», то есть наркотик, но в материалах дела среди описания вещественных доказательств никаких наркотиков не было, в крови погибшего тоже ни наркотиков, ни алкоголя не нашли. — Прим. ред. ). Это значит, он, по их мнению, вел противоправный образ жизни.

— Жертву легко оговорить, ничего объяснить уже не может — было это или нет. Да и в любом случае это их никак не оправдывает.

— Да, конечно! Никто не имеет права никого бить, издеваться. Они виноваты, они должны отвечать. Но именно за то, что совершили. За нанесение телесных повреждений. Но не за убийство. Мы считаем, у Кирилла [с Дмитрием] были общие интересы, это касается наркотиков, то, что Кирилл употреблял их, есть в материалах дела. И нашими руками, провоцируя других, он свел с ним счеты…

— А вы себя ставили на место матери Димы?

— А я была на ее месте. Два года назад, незадолго до этой трагедии, моего старшего сына до полусмерти избил пьяный подросток. Результат — черепно-мозговая травма, больница, суд. Но я забрала заявление, не стала ломать жизнь. Решила простить.

Я сочувствую и сопереживаю горю мамы Дмитрия. Я восхищаюсь ее мужеством и тем, что она борется за своего ребенка. Пусть даже где-то и неправдой — зачем говорить, что наши дети издевались над животными, это ведь не так! Сейчас жалею о том, что точно так же, как и она, с самого начала не боролась за своего ребенка, слушала адвоката. Надо было сразу давать комментарии, пояснения — отстаивать, драться за сына. Из-за общественного резонанса он и получил приговор по такой статье и с таким сроком. Но показательная казнь ничего не изменила. В городе ничего не поменялось, подростки все так же слоняются без дела по городу и супермаркетах, впрочем, это по всей стране.

Женщина снова рассказывает про последние минуты того видео: Дмитрий там сидит, разговаривает с подростками, они продолжают кривляться, кричать, за наркотики грозят отвести в полицию голым. По показаниям подростков, как только видео заканчивается, все расходятся по домам. Но Кирилл, по словам матери Дениса, уже на суде меняет показания. Говорит, мы остались и стали добивать. Он единственный, кто в суде внешне спокойно смотрел эту запись. Остальные попросили через адвоката выйти из зала.

— Обвинение строилось только на его показаниях. После приговора они с моим сыном вдвоем оказались в одной камере, Кирилл   ему рассказал, что знал его [Диму]: у него «косяк был передо мной, когда вы все ушли, я вернулся, убивал и добивал», ушел, когда видел, что он мертв. Он единственный, кто признал свою вину в убийстве. Когда я узнала об этом, у нас впереди была апелляция, я все это проговорила в апелляционном суде, председатель суда подняла Кирилла и спросила: как вы можете прокомментировать эти слова. Он ответил: никак. Она задала следующий вопрос: вы будете отрицать данный факт? Он ответил: нет. То есть косвенно признал вину! Но на дорасследование никто дело не отправили. Позже я узнала, что аудиопротокол того заседания не велся. Никто из нас не записывал, уверены были, что велся аудиопротокол.

Женщина говорит, что за время домашнего ареста ее сын два раза пытался покончить с собой. Сейчас Елена собирается подавать кассацию. Говорит, что каждые две недели ездит по просьбе сына на кладбище на могилу к Дмитрию Рудакову, приносит цветы, пачку сигарет. Перед Новым годом отвезла ему на могилу маленькую елку: «Всю ночь он с этой елкой разговаривал накануне».

— Все равно ваш сын выйдет молодым, сможет построить жизнь. А Дима уже не сможет.

— Если бы сына осудили справедливо, конкретно за то, что он совершил… Да, он раскаивается, но считает, что наказание несправедливое. И если бы наше правосудие удовлетворило все наши ходатайства, то была бы установлена степень вины моего сына в этом преступлении, и я думаю, что тогда наказание было бы справедливым. Если бы его судили с точки зрения закона, а не общественного резонанса и эмоций, вот тогда приговор был бы справедливым.

Мама другого подростка Ирина также собирается подавать кассацию. Она ходатайствовала о том, чтобы ее сына поместили в стационар: он состоял на учете у психиатра. Ей отказали. Мы уже беседовали с Ириной, тогда она рассказывала о детстве сына, о том, что предшествовало трагедии. Сейчас она так же, как и Елена, уверена, что добил Диму один — Кирилл. Кстати, родители Кирилла не пришли на апелляцию в областной суд. Есть информация, что они уехали из Березовского. 

— Судмедэксперты говорили, что Дмитрий умер от сочетанной травмы головы. На суде Кирилл, сказал, что после того, как закончилось видео, они добили Дмитрия все вместе. Все это можно проверить, если сделать геолокацию их телефонов: кто где находился, кто оставался дольше всего на месте, где нашли труп. Тогда и узнаем, кто именно нанес смертельные удары! Моего сына обвиняли, что он самый крупный из всех, прыгал на Диме. У сына была недавняя травма, пневмоторакс, он физически не мог прыгать (до этого парня жестоко избили бывшие друзья, одновременно с процессом по делу Рудакова шел процесс над ними, они получили два года колонии). И на том самом видео никаких вырванных кадыков, прыжков нет! Он не лежал, а сидел на корточках во время съемок. Мой сын с девочкой ушел, а один стал добивать, он и прыгал на голове. Присутствовал ли там еще кто-то? Не могу этого сказать. Для этого и нужна геолокация.

— Почему вы раньше публично об этом не заявляли?

— Не хотели никого обвинять сами. Думали, что будет выглядеть, как будто выгораживаем своих. Уверены были, что следствие во всем разберется. Но из-за того шума, сплетен про вырванные кадыки следствие, чтобы успокоить людей, переквалифицировало дело на более жесткую статью «Убийство», и дальше расследовали как придется: без экспериментов на местности, очных ставок, дополнительных экспертиз — того же разбора геолокации. И суд также пошел на поводу у общества, жаждущего расправы. 

Мнение психолога 

Психолог, директор Уральского центра медиации Ольга Махнева работала в Березовском в первые дни после трагедии, когда люди устраивали стихийные митинги, уговаривала, общалась с толпой. Цель была тогда — успокоить, не допустить, чтобы линчевали подростков, вспоминает Ольга Павловна: 

— Я уважаю родителей, которые бьются за своих детей. Но родительская любовь слепа и субъективна. Работая с осужденными, в том числе подростками, которые уже отбывают наказание, могу с уверенностью сказать, что все они считают приговор несправедливым. Так проще выжить, сохранить, как им кажется, свое лицо, а на самом деле — взрастить в себе ненависть. Впрочем, в юридических нюансах этого дела должен разбираться суд, юристы. Я могу дать психологическую оценку. Мамы говорят: подростки думали, что избивали и унижали наркомана. Считали, что это дает им право истязать другого человека. 

Откуда это в детях? Потому что дети растут среди нас, и все впитывают. В том числе слова взрослых, что «наркоманы не люди и поубивать бы их всех», что «не надо с этим мальчиком дружить, он ничему хорошему тебя не научит», что «она выбрала неподходящую партию» или «понаехали тут». То есть это мы, взрослые, поделили людей на высший сорт и отбросы, а дети с этим убеждением просто выросли. Они не знают другого — цены жизни, понятия «человек», болезни, нищеты, трудных жизненных обстоятельств.

Сегодня многие хотят ужесточить наказание для подростков и вообще — навсегда изолировать их. Требования жителей Березовского в первые дни, когда люди выходили на улицы, были аналогичными. Чего боятся взрослые люди? Они боятся, что их детей кто-нибудь убьет! Но они не боятся, что их ребенок пойдет убивать. Они не задают себе вопрос: а все ли я сделал, чтобы мой ребенок не пошел сам на это или не оказался в компании тех, кто идет на преступление?

Текст: Елена ПАНКРАТЬЕВА
Фото: Максим ВОРОБЬЕВ / E1.RU